Образ Киева в поэме "Руслан и Людмила"

Торжество правды над коварством, злобой и насилием – вот содержание поэмы. “Руслан…” – только сказка, с обычным в сказках резким противопоставлением добрых и злых персонажей и со счастливой развязкой.

Картины боевые чередуются с мирными, веселые и смешные с мрачными и страшными. Сочетание их приобретает иногда резко контрастный характер. В поэмах Пушкина действует тот же закон контрастов, что и в его лирике. Вот нежная, трепетная сцена брачной ночи. Стих льется плавно и певуче:

 

Вы слышите ль влюбленный шепот,

И поцелуев сладкий звук,

И прерывающийся ропот

Последней робости?..

(Песнь первая)

 

К чертам исторической поэмы относятся имена, которые восходят к “Истории государства Российского” Карамзина (Рогдай, Фарлаф), и описание реальных исторических событий.

В шестой песне поэма наиболее приближается к историческому повествованию: осада Киева печенегами уже представляет собой художественное преображение научного источника.

Тон поэмы в шестой песне заметно меняется. Фантастику сменяет история. Сады Черномора заслонены подлинной картиной стольного города перед приступом неприятеля:

 

…Киевляне

Толпятся на стене градской

И видят: в утреннем тумане

Шатры белеют за рекой,

Щиты, как зарево блистают;

В полях наездники мелькают,

Вдали подъемля черный прах;

Идут походные телеги,

Костры пылают на холмах.

Беда: восстали печенеги!

 

Это уже достоверное и точное описание войны X века с ее вооружением, тактикой и даже средствами сообщения. Это уже начало исторического реализма.

Со сказкой и историей тесно соседствует ирония. Автор не стесняется подшучивать над своей героиней даже в самые трагические для нее минуты. Она плачет, – однако “не сводит взора” с зеркала; решила утопиться – и не утопилась; говорит, что не станет есть, – а затем “подумала – и стала кушать”. Шутки нисколько не нарушают лирического образа героини – напротив, они придают ему “милый” характер.

Киевский князь Светозар празднует свадьбу дочери Людмилы и славного витязя Руслана. Среди гостей – неудачливые соперники Руслана хазарский князь Ратмир и варяжский витязь Фарлаф. Вещий певец Баян поёт о героическом прошлом, затем его мысль обращается к новобрачным: их ждут суровые дни. Людмила клянётся в любви своему избраннику – в этом залог её счастья с Русланом. Баян запевает другую песнь – о великом певце, который сохранит для потомков историю Людмилы и Руслана. Внезапно слышатся раскаты грома, наступает тьма. Когда она рассеивается, юной княжны нет среди пирующих. Светозар призывает рыцарей найти исчезнувшую дочь и обещает отдать её в жёны спасителю.

На север ведёт дорога Руслана. Он приходит к пещере Финна – мудрого старца, который открывает ему имя похитителя Людмилы. Это злой волшебник, карла Черномор, во владения которого ещё ни кому не удавалось проникнуть. Но славный витязь сумеет победить злодея. Ему только нужно остерегаться козней коварной волшебницы Наины, которая мстит всем, кому помогает Финн.

Фарлаф тоже решил попытать счастья. Но опасный путь надоел ему. Он дрожит от страха при каждом шорохе. Пугает его и ветхая старушка, попавшаяся навстречу. Это Наина. Она успокаивает трусливого витязя: волшебница поможет победить Руслана и овладеть Людмилой. Вне себя от радости, Фарлаф обещает во всём слушаться старухи.

Руслан попадает на бранное поле, усеянное костями павших воинов. Посреди поля – огромная Голова, которая с ужасной силой начинает дуть на витязя. Преодолевая поднявшийся ветер, Руслан поражает Голову копьём. Пошатнувшись, она приоткрывает спрятанный волшебный меч. Только им и можно сразить Черномора, хитрого и злого брата Головы, срубившего её.

Следующим испытанием становится волшебный замок Наины. Сладкоголосые девы манят путников отдохнуть, забыться в их объятиях. Их чарам поддаются и Руслан и Ратмир, которого тщетно молит вспомнить о былой любви покинутая им и пришедшая сюда на его поиски Горислава. Появление Финна рассеивает волшебство Наины. Витязи продолжают свой нелёгкий путь.

Тоскует в неволе Людмила. Волшебные сады Черномора не радуют её взор. Постылы танцы волшебных дев и дары, посылаемые коварным властителем. Появляется он сам – карла с огромной бородой, которую несут на подушках арапчата. Звук боевого рога возвещает о появлении Руслана, вызывающего похитителя Людмилы на смертный бой. Чудесный меч отсекает бороду Черномору, в которой таится его сила, – волшебник повергнут. Но Людмила погружена в непробудный волшебный сон.

Ратмир сопровождает Руслана со спящей княжной в Киев. Их ночлег в долине омрачён новой бедой: Людмила опять похищена. Исчез и Руслан.

Коварный похититель княжны Фарлаф привез её в стольный Киев. Светозару возвращена дочь, но ни Фарлаф, ни помогающая ему Наина не в силах её разбудить. Догнавший похитителя лишь в Киеве Руслан с помощью волшебного перстня Финна разрушают злые чары. Прекрасная княжна просыпается. Все славят храброго витязя и светлых богов.

Отметим, что действие поэмы «Руслан и Людмила» начинается и оканчивается в Киеве, как и в плане неосуществленной поэмы Жуковского. В обоих произведениях героями являются князь Владимир и его богатыри, среди которых находится Рогдай (имя его взято и Пушкиным и Жуковским, очевидно, из «Истории Государства Российского» Карамзина) [9, 106].

Первая песнь поэмы Пушкина начинается с изображения пира князя Владимира по случаю брака его дочери Людмилы с Русланом. «Владимир» должен был начинаться с описания приготовлений к торжеству – женитьбе Владимира на Милолике, новгородской княжне.

Осада Киева печенегами (эпизод, сведения о котором Пушкин почерпнул из «Истории» Карамзина), описанная в шестой песни «Руслана и Людмилы», – событие, вокруг которого Жуковский предполагал развернуть, как это видно из плана, всё действие поэмы «Владимир».

Певец Баян на пиру князя Владимира является действующим лицом и у Пушкина и у Жуковского (образ Баяна, знакомый обоим поэтам по «Слову о полку Игореве», был, впрочем, почти традиционным в сказочно-богатырских поэмах).

Имя похитителя Людмилы – Черномора, взятое Пушкиным, вероятно, из поэмы «Илья Муромец» Карамзина, упоминается и в плане «Владимира». Роль, которую играет Фин в «Руслане и Людмиле», аналогична роли святого Антония у Жуковского, а Наина напоминает о «влюбленной чародейке» (Велледе) из плана «Владимира». Наконец, из отдельных мелких деталей отметим шапку-невидимку, играющую значительную роль в третьей песни «Руслана и Людмилы» и упоминаемую Жуковским в «Мыслях для поэмы».

На основании плана «Владимира» можно предположить, что Жуковский задумал написать так называемую «романическую» или «романтическую» поэму (по определению теоретиков литературы того времени). Н. Ф. Остолопов, перечислив ряд характерных жанровых признаков такого рода поэмы, указывал: «На русском языке в романическом вкусе мы имеем написанную г. Пушкиным поэму Людмила и Руслан». С ним был согласен и Н. И. Греч, который находил, что «важнейшее его Пушкина сочинение есть романтическая поэма „Руслан и Людмила“... « [7, 157].

Произведение Пушкина было первым этапом его на пути к народности, первой попыткой молодого поэта создать национальную поэму. Принципиальное значение имело обращение Пушкина в ряде случаев к русским источникам (например, народным сказкам), интерес его к русской старине (отнесение действия поэмы к временам княжения Владимира в Киеве), исторический элемент в поэме (осада Киева печенегами, а не татарами, как это изображалось, вопреки истории, в былинах) и, наконец, язык поэмы, приближающийся порой к разговорной народной речи.

 

 

Монографических работ, обобщающих опыт литературных киевских текстов, по сей день не существует. Даже достаточно поздняя провинциальная типология лесковского и купринского Киева, нашедшая свое продолжение в «Киеве-городе» Булгакова, в специальных работах не описана. Отметим лишь небольшую статью А. И. Белецкого, представляющую собой перечень «киевских текстов» очень разного характера – от ранних Лаврских преданий и былин Киевского цикла до поэм Т. Г. Шевченко и современных автору украинских текстов первой половины минувшего века. Однако уже в этой работе выделены основные жанровые и тематические узлы «киевских текстов»: Киев исторический и Киев фантастический, «изживающий себя» в 1840-е гг., единичные опыты «жанровых картинок» (Карлгоф, Вдовиченко) и поздние «бытовые очерки» (Куприн).

Самая полная библиография литературных «киевских текстов» первой половины XIX в. содержится в вышедшей в 1928 г. монографии В. В. Сиповского «Україна в російському письменстві».

В украинских исследованиях последнего времени содержится много полезных наблюдений о польско-латинских «киевских текстах» XVII в. (здесь особого внимания заслуживают монографии Н. Яковенко [Яковенко 2002] и И. Шевченко [Шевченко 2001]). Собранные и проанализированные в этих работах исторические и символические концепты составляют своего рода претекст историко-идеологических нарративов Киева конца XVIII -первой трети XIX вв.

Заслуживают упоминания работы С. Биленького о Киеве 1800-1840-х гг. в польской, русской и украинской беллетристике и мемуаристике, а также о новой культурной ситуации, сложившейся в Киеве после учреждения в 1834 г. университета Св. Владимира. Часть текстов приводится по косвенным источникам: Пушкин, Рылеев и др. по антологии «100 поэтов о Киеве».

 

 

1. В. Г. Белинский. Сочинения Александра Пушкина. Редакция Н. И. Мордовченко, Л., 2007.

2. П. В. Владимиров. Происхождение «Руслана и Людмилы» А. С. Пушкина (1817-1820 гг.). «Университетские известия», Киев, 1991.

3. П. Н. Шеффер. Из заметок о Пушкине. «Руслан и Людмила». В сборнике: «Памяти Л. Н. Майкова». СПб., 1997.

4. Д. Д. Благой. Творческий путь Пушкина. Изд. Академии Наук СССР, 1986.

5. А. Н. Соколов. Очерки по истории русской поэмы XVIII и первой половины XIX в., М., 2003.

6. Н. И. Греч. Учебная книга российской словесности, ч. III. СПб., 1991.

7. П. Бартенев. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии. Гл. 2 – Лицей. «Московские ведомости», 1992.

8. М. А. Цявловский. Летопись жизни и творчества А. С. Пушкина, т. I. Изд. Академии Наук СССР, М., 1981.

9. П. Бартенев. А. С. Пушкин. Материалы для его биографии.

10. В. Г. Белинский, Сочинения Александра Пушкина. Гослитиздат, Л., 1987.

11. Н. И. Греч. Учебная книга российской словесности, ч. IV. СПб., 1967.