Демифологизация новозаветного провозвестия как задача

Поскольку распинание «страстей и похотей» включает в себя преодоление страха, стремления избежать страданий и ведет к освобождению от мира через страдание, постольку добровольное принятие страданий, которые представляют собой орудие смерти, есть ношение «в теле мертвости Господа Иисуса», непрестанное «предание на смерть ради Иисуса» (2 Кор 4: 10 сл.)

Таким образом, крест и страсти Христовы суть настоящее. Насколько несводимы они к некогда свершившемуся факту распятия, явствует из слов, приписываемых Павлу одним из его учеников: «Ныне радуюсь в страданиях моих за вас и восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за тело Его, которое есть Церковь» (Кол 1: 24).

Итак, крест Христов как событие спасения — не мифическое, но историческое (geschichtlich) событие, берущее начало в засвидетельствованном историей (historisch) факте распятия Иисуса из Назарета. В своей исторической значимости крест есть суд над миром, освобождающий суд над людьми. И коль скоро это так, то Христос распят «за нас» — отнюдь не в смысле некоей теории сатисфакции или жертвоприношения. Таким образом, событие прошлого (historisches Ereignis) раскрывается как событие спасения не мифологическому, а историческому (geschichtlich) пониманию — в той мере, в какой подлинно историческое понимание осмысляет событие прошлого во всей его значимости. По сути мифологическая речь стремится именно к тому, чтобы выразить значимость этого события прошлого. Историчное (historisch) событие креста в своей значимости создало новую историческую (geschichtlich) ситуацию: провозвестие креста как события спасения ставит слушателя перед вопросом: готов ли он принять эту значимость, готов ли сораспяться Христу?

Но спросим: возможно ли разглядеть в историчном событии креста его смысл? Поддается ли он, так сказать, вычитыванию из него? Не кроется ли смысл креста Христова именно в том, что это крест Христа? Не следует ли сначала убедиться в значимости Христа, поверить во Христа, прежде чем поверить в спасительный смысл креста? Не следует ли для того, чтобы понять смысл креста, понять его как крест исторического Иисуса? не следует ли нам обратиться к историческому Иисусу?

Для первых провозвестников так оно, вероятно, и было. Они пережили распятие того, с кем при жизни были связаны совместным существованием. В результате этой личной связи, вследствие которой крест был для них событием их собственной жизни, он предстал перед нами как вопрос и явил им своей смысл. Для нас эта связь невосстановима и не может послужить раскрытию значения креста; для нас он как событие прошлого уже не принадлежит к событиям нашей собственной жизни: мы узнаем о нем как об историчном факте только из источников. Однако новозаветное провозвестие о Распятом вовсе не подразумевает, что смысл креста должен быть раскрыт из историчной жизни Иисуса, восстанавливаемой в результате научных исследований. Напротив, Новый Завет проповедует Распятого и в то же время Воскресшего. Крест и воскресение образуют единство.

в) Воскресение

Но воскресение Христа — не просто ли это мифическое событие ? В любом случае это, конечно, не историчное событие, значимость которого подлежит осмыслению. Может ли речь о воскресении Христа быть чем-либо иным, кроме как выражением значения Креста? Означает ли она что-либо иное, кроме того, что в крестной смерти Иисуса следует видеть не обычную человеческую смерть, но освобождающий Божий Суд над миром — Суд Бога, лишающий смерть силы? Не эта ли истина выражена в утверждении о том, что Распятый не остался в смерти, но воскрес?

В самом деле: крест и воскресение как «космические» события суть одно, что явствует, например, из следующего высказывания: «[Иисус], который предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего» (Рим 4: 25). Следовательно, дело обстоит не так, что крест может рассматриваться изолированно как гибель Иисуса, за которой затем последовало воскресение, сделавшее смерть обратимой. Ведь Претерпевший смерть есть Сын Божий, а сама смерть Его — преодоление власти смерти. Сильнее всего это выражено у Иоанна, когда он изображает страсти Иисуса как час его «прославления» и видит в «восшествии» Иисуса двойной смысл: восшествие на крест и восшествие в славу.

Крест и воскресение образуют единство, поскольку вместе представляют собой «космическое» событие, в котором осуществляется суд над миром и создается возможность подлинной жизни. Но тогда воскресение не может быть удостоверяющим чудом, надежно убеждающим в том, что крест действительно обладает приписываемым ему эсхатологическим смыслом.

Конечно, нельзя отрицать, что в Новом Завете воскресение Иисуса неоднократно представляется именно как такое удостоверяющее чудо: когда говорится о том, что Бог воскресением Христа из мертвых удостоверил его притязания (Деян 17: 31); в легендах о пустой гробнице и в пасхальных повествованиях, сообщающих о демонстрации телесности воскресшего (Лук 24: 39-43). Но все это, несомненно, позднейшие легенды, Павлу еще не известные. Правда, сам Павел однажды пытается подтвердить историчность чуда воскресения перечислением наблюдавших это свидетелей (1 Кор 15: 3-8).